• Гранатовый Браслет Краткое Содержание
• Краткое Содержание Сатиры Кантемира
• Краткое Содержание Обломов

Появляется первая сатира двадцатилетнего Кантемира под характерным двойным загла­вием «На хулящих учение. К уму своему», направленная против «презрителен наук», прежде всего — против реакционного духо­венства; через два месяца, в начале 1730 г., появляется вторая его сатира под не менее выразительным названием: «На зависть и гордость дворян злонравных», обращенная против реакцион­ного, кичащегося «своим родом, заслугами предков старого дво­рянства и всячески защищающая принцип личной заслуги, поло­женный в основу петровской «табели о рангах». Первая же сатира Кантемира вскоре после уничтожения Анной кондиций была без имени автора показана Феофану Прокоповичу, который отнесся к ней очень сочувственно и постарался придать ей наивозможно большую известность: «везде с похва­лами стихотворцу рассеял». В стихотворном послании «К сочинителю сатир», написанном октавами, Феофан всячески ободряет безыменного автора, призывая его к безбоязненному, с поднятым забралом продолжению своей сатирической деятель­ности, направленной против «нелюбящих ученой дружины». Третью сатиру, написанную Кантемиром вскоре после этого, в том же 1730 г., он посвящает Феофану; она построена в форме обращения-вопроса «к архиепископу новгородскому» — «муд­рому», «дивному первосвященнику», которому «все то далось знати, здрава человека ум может что понята».

5.Сатиры А.Д. Связь сатир с мировой сатирической традицией и русской смеховой культурой. Так, содержание первой сатиры - 'К уму своему. На хулящих учения' - составляет отстаивание пользы просвещения.

«Похва­лами ободрен,— пишет сам Кантемир в примечаниях к первой сатире (первоначальная редакция),— наш молодой сатирик вдаль поступил и совокупил следующие три сатиры и иные творения». Всего Кантемиром написано девять сатир.

Кроме уже назван­ных трех, Кантемир написал до отъезда за границу еще две са­тиры: четвертую, «К музе своей (о опасности сатирических сочи­нений)», в начале 1731 г. И пятую, «На человека», в августе того же года. В окончательном виде сатира эта называется «Са­тир и Периерг (на человеческие злонравия вообще)». Последние четыре сатиры Кантемира написаны уже за границей и после весьма длительного перерыва: шестая «О истинном блажен­стве»— в начале 1738 г.; седьмая «К солнцу. На состояние света сего» — в конце июля 1738 г.; восьмая, считавшаяся до сих пор седьмой, «К князю Никите Юрьевичу Трубецкому (о воспита­нии)» — в 1739 г. И последняя, девятая, считавшаяся восьмой, «На бесстыдную нахальчивость» — в конце 1739 г. Восторженное сочувствие, которое встретили сатиры Канте­мира со стороны Феофана Прокоповича, вполне понятно.

• Сатиры Кантемира делятся на две группы, которые условно называются философскими.
• × Поиск по РВБ. Собрание стихотворений. Сатиры Кантемира в первоначальной редакции.
• Цели сатир Кантемира. Образы, созданные в сатирах. Пороки человечества. В них сквозят идеи общегосударственного значения, их содержание серьезно, но при этом в них сквозит иронический подтекст.

Сатиры Кантемира метили в тех, с кем боролся и сам Феофан,— в деяте­лей церковной и светской реакции. Больше того, в них находим ряд весьма едких намеков и на персональных недругов Фео­фана — уже известных нам Георгия Дашкова, Стефана Явор­ского и др.

Наконец, в сатирах Кантемира энергично и страстно отстаиваются и развиваются многие из тех основных положений, которые выдвигал и защищал сам Феофан Прокопович: защита пользы знания, наук, необходимости просвещения, борьба с хан­жеством, невежеством. Но вместе с тем Кантемир с самого, же начала значительно расширил круг «злонравных» явлений общественной жизни, под­вергаемых им беспощадному сатирическому изобличению, и резко усилил политическую остроту своей критики. В соответствии с этим и свои бичевания общественных пороков Кантемир обле­кает в новую для русской литературы, сугубо светскую жанровую форму сатиры. Следуя одному из основных принципов эстетики классицизма — «подражанию» признанным классическим образ­цам,— Кантемир подчеркнуто указывает литературные источники своих сатир.

В автоэпиграмме, приложенной им при предисловии к первой сатире (первоначальная редакция), он пишет:. Что дал Гораций, занял у француза. О, коль собою бедна моя муза!. Да верна; ума хоть пределы узки,.

Что взял по гальски, заплатил по русски. То же повторяет он и в окончательной редакции предисловия ко всем своим сатирам вообще: «Я в сочинениях своих наипаче Горацию и Боалу, французу, последовал, от которых много занял, к нашим обычаям присвоив». Наконец, в четвертой сатире Кантемир снова скромно подчеркивает, что он всего-навсего «топ­чет следы» древних сатириков — Ювенала, Персия, Горация, и нового — Буало.

Кантемир полностью принимает рационалистическую основу эстетики классицизма. Недаром первая же его сатира откры­вается обращением к уму. Ум для Кантемира является верхов­ным критерием, судьей и руководителем. Он же составляет основу художественного творчества: «Уме недозрелый, плод недолгой науки! Покойся, не понуждай к перу мои руки»,— начинает Кантемир ту же первую свою сатиру.

«Но смотрю, чтоб здравому смыслу речь служила»,— говорит он о себе в восьмой сатире. Из сатир древних авторов, по преимуществу Горация и Ювенала, и в особенности из сатир Буало Кантемир заимствует приемы построения своих собственных сатир, их форму, ход изложения, поэтические образы. Причем он не, только не скрывает этого, но, наоборот, тщательно оговаривает это в автопримечаниях. Но сам, же Кантемир точно определяет и границы своего следования образцам.

Усвоенную им у иноземных предшественников художе­ственную форму своих сатир он, по его собственным словам, «при­своил к нашим обычаям», «заплатил по-русски», т. Наполнил оригинальным отечественным содержанием — связал с реальной русской действительностью. «Несмотря на подражание латинским сатирикам и Буало, он умел остаться оригинальным, потому что был верен натуре и писал с нее»,— правильно замечает Белин­ский. Именно это-то и сделало сатиры Кантемира «в высшей степени оригинальными произведениями». Оригинальность содержания своих сатир сам Кантемир осо­бенно ценил, подчеркивая ее столь же настойчиво, как и свои «имитования» в области формы.

Так, по поводу первой же са­тиры, в «изъяснениях» к первоначальной редакции ее, он заме­чает: «Можно сказать, что сатира сия ни с чего не имитована, но есть выдумка нашего автора, понеже из всех сатириков никто особливую сатиру на хулящих учение не делал». По поводу содержания второй сатиры он пишет: «Сию материю опи­сали из древних сатириков Ювенал в сатире VIII, а из новейших Буало в V, которых наш весьма мало имитовал, как ясно может рассудить, кто всех трех сверстать похочет». Один из позднейших ученых (А. Галахов) действительно захотел сопоставить все три сатиры и пришел к очень ценным выводам. Сходство сатиры Кантемира с Ювеналом и Буало огра­ничивается только немногими внешними признаками («разговор­ная», диалогическая форма, совпадение первых строк всех трех сатир). В то же время в ней развертывается совершенно иная, чисто русская действительность.

Если же Кантемир замечал, что он оказывался чересчур в плену у своего образца, он сам начинал энергично бороться с этим. Так, он радикально переработал свою пятую сатиру, когда увидел, что она слишком близка к Буало. Все это объясняется тем, что писание сатир было для Кантемира отнюдь не литера, турным упражнением по перенесению на русскую почву нового поэтического жанра, но большим общественным делом. Сатира Кантемира была обращена против реакционных сто­рон своей современности.

Одним из основных объектов сатиры (здесь Кантемир перекликается с народной сатирической литера­турой XVII. И непосредственно продолжает линию Феофана Прокоповича) были носители церковной реакции, реакционное духовенство, от самых низких его степеней (дьячки и т. П.) до самых высоких — архиепископов и кандидатов на патриарший престол.

Среди «хулящих учение» на первое место Кантемир вы­двигает «Критона с четками в руках», олицетворяющего реак­ционных иерархов церкви, упорно твердивших, что не только светские ттауки, но даже свободное чтение мирянами библии ве­дет к безбожию и к упадку нравов, т. К порче церковного благочестия, а тем самым — иронически добавляет сатирик — и церковных доходов. Попутно в той же сатире Кантемир дает исключительную по резкости зарисовку «святого ключаря райских врат» — право­славного епископа, прямо метившую в одного из главных недру­гов Феофана — архиепископа Георгия Дашкова, усиленно домо­гавшегося стать патриархом (портретность этой зарисовки рас­крывает сам Кантемир в примечаниях к сатире). Столь же резко задевается Кантемиром и мелкая церковная сошка — «безмозг­лый церковник», т. Вообще острые выпады против реакционных «пастырей душ», «попов и архиереев» и «чернцов» (монахов) рассыпаны почти по всем сатирам Кантемира.

Он бук­вально не упускает случая, чтобы так или иначе не задеть неве­жества, суеверий, корыстолюбия, лицемерия, завистливости, жад­ности, чревоугодия и т. Своих неизменных недругов. Так, в пер ­вой сатире, говоря о том, что трудно «вместо хвал» терпеть хулу, он добавляет, что это труднее, «нежели не славить попу святую неделю», поясняя (в первоначальной редакции примеча­ний): «Попы обычайно всю неделю жадно для своей корысти по всем дворам воскресшего из мертвых Христа прославляют». Во второй сатире Филарет иронически замечает своему собеседнику, «злонравному дворянину» Евгению: «А зави­сти в тебе нет, как в попах соборных». В примечании Кантемир пишет: «Не слыхано еще, чтоб несколько попов у одного со­бору могли пребыть без зависти меж собою а все то от жад­ности и сребролюбия, которое, не вем каким образом, в свя­щенническом чине вкоренилося».

В четвертой сатире он попутно иронически подчеркивает, что «не делают чернца одни рясы» и т. Таких резких и настойчивых антицерковных выпадов мы не встретим во всей последующей нашей легальной дореволю­ционной литературе.

Каков поп, таков и приход. Подстать пастырям и их паства.

В седьмой сатире показан «благочестивый» прихожанин, что «с рук не спускает Часовник и пятью (т. По пять раз.— Д. Б.) в день в церковь побываетПостится, свечи кладет и не спит с женоюХотя отняв у бедного ту, что за душою Одну ру­башку имел, нагим ходить нудит». В пятой сатире выведен другой благочестивый верующий — старозаветный ку­пец— «старик сановитыйСедою красен брадой, брюхом знаме­нитый».

При зрелище всеобщего пьянства во время церковного праздника он «с слезами в глазах» жалуется на забвение благочестивых обычаев предков, на упадок народных нравов и вообще на приближение конца света. Чертеж приспособления для резки металла. Однако через не­которое время выясняется, что сам же он и торгует вином, уси­ленно к тому же разбавляя его водой. Подобный же образ, еще более резко заостренный, Кантемир снова повторяет в сатире «К солнцу». В пятой сатире рисуется живая бытовая сценка. В одной благочестивой семье, члены которой ханжи и лицемеры, во время церковной службы на дому вспыхнула по пустяковому поводу ссора, вскоре превратившаяся в общую свалку. Тщетно и поп, и рассказчик пытались примирить ссорящихся, указывая, что они сошлись «не к брани и битве», а «к молитве», где прежде всего «нужна любовь»:.

Но вдруг вижу, что свечи и книги летают;. На поие уж борода и кудри пылают. И туша кричит, бежит в ризах из палаты. Хозяин на мой совет мне, вместо уплаты,. Налоем в спину стрельнул; я с лестниц скатился,. Не знаю, как только дел внизу очутился.

Наряду с реакционным духовенством, вторым основным объек­том сатиры Кантемира являются носители «боярской» реакции. Уже в первой сатире Кантемир задевает тех, «Кому в роде семь бояр случилось имети И две тысячи дворов за собой считаетХотя впрочем ни читать, ни писать не знает».

Обличениям по­добных «злонравных дворян» он полностью посвящает всю свою вторую сатиру, построенную в форме диалога между Евгением («благороднорожденным») и Филаретом («любителем доброде­тели»), Евгений жалуется на то, что он славен предками, а поче­сти — чины и деревни — идут не ему, а тем, «кто не все еще стер с грубых рук мозоли», кто недавно не смел даже показаться на глаза его отцу, а лишь «кланялся с полными руками» дворец­кому. В приводимом далее Евгением перечне разумеются те «но­вые люди», которые пришли на смену боярской верхушке и за­няли первые места в управлении государством (например, слова «кто с подовыми горшком истер плечи» — прямой намек на Меншикова, которого его недоброжелатели корили тем, что в детстве он продавал на улицах подовые пироги). Филарет возражает ‘Евгению, что потомки должны быть достойны своих предков, что «тщетно имя» и «ничего собою не значит, в том, кто себе своею рукою» — своим личным трудом и заслугой — «не присвоит» той почести, которая добыта трудами предков, что благородными нас делают не родословные грамоты, покрытые плесенью и изгрызен­ные червями, а «одна добродетель»: «Разнится потомком быть предков благородных, или благородным быть».

Гранатовый Браслет Краткое Содержание

Нападки на «зло­нравных дворян» мы найдем, следом за Кантемиром, и у Сумаро­кова, и у Фонвизина. Однако в данном случае предшественник заходит дальше своих последователей. И Сумароков, и Фонвизин противопоставляют «злонравным» дворянам дворян же, но «бла­гонравных». Кантемир в своей сатире становится на сторону дельных, знающих и государственно-полезных людей, «кои чрез свои труды из подлости в знатную степень происходят», т, е. Независимо от их социального происхождения. В этом во­просе Кантемир, следуя традиции Петра, шел далеко впереди своего времени.

Краткое Содержание Сатиры Кантемира

Тенденции второй сатиры Кантемира мы встре­тим не раньше, чем в сатирических журналах Новикова. Больше того, своим союзником в этом вопросе будет ощущать Кантемира даже Белинский. Старой Московской Руси Кантемир противопоставляет новые идеи — идеи просвещения, личной заслуги, торжествующей над родовой дворянской косностью. Но оглядываясь вокруг себя, са­тирик не видит достойных носителей этих новых идей. В первой сатире следом за Кригоном на науку нападает типичный пред­ставитель старой Руси, грубый и невежественный помещик Сильван. Сильван — за жизнь по-старинке.

Он отрицает науку и про­свещение, не видя в них никакого проку и считая, что во всяком случае не дело дворян заниматься ими: «подлых то есть дело» — аргумент, который позднее повторит помещица Простакова в «Не­доросле» Фонвизина. Однако в той же первой сатире, наряду с Сильваном, не менее пренебрежительное отношение проявляют к науке и представители «новоманирного шляхетства»: «мечущий горстью добро, накопленное мозольми и потом» предков, щеголь Медор, соприкоснувшийся с западноевропейской культурой, но вместо знаний вывезший из «чужих краев» только моды, и упи­танный, «румяный» Лука, представитель того круга, в среде кото­рого сложилась уже известная нам беспечно-эпикурейская пе­сенка на мотив «Gaudeamus igitur». Нападая на феодальное родовое боярство, Кантемир не щадит и тех выскочек из «мещан», которые, разбогатев, лезут в знать, рядятся «в золото», таскают за собой «толпу слуг», платят «кучу денег» за изготовление фаль­шивых родословных. Едко смеется сатирик над «раздутым подьячим», который стыдится своей матери и считает, что ему пристало вступить в родню с одними только боярами; над мельником, «что с волос стресс муку недавно», и в то же время — «Кручинится и ворчит и жмурит глазамиЧто в палате подняли мухи пыль крылами».

Мало того, в своих обличениях Кантемир метит и еще выше — резко нападает на подлинный бич не только его времени, но и всего XVIII. Вообще — временщиков, фаворитов. В пятой сатире перед нами предстает целая галерея алчных, наглых и не­вежественных временщиков, которые то восходят на самый верх славы и могущества, то, поскользнувшись «на льду скользком», стремглав летят вниз и кончают жизнь «между соболями» — в сибирской ссылке. Именно такова и была участь многих временщиков той поры, и можно с уверенностью сказать, что чи­татели, современники Кантемира, на место всех этих сатирических персонажей, наделенных условными именами — Хироп, Ксенон, Макар,— без труда могли подставить вполне реальных живых лиц.

Попадает от сатирика и низкопоклонной, раболепно-льстивой свите- временщиков, толпящейся, «неотступно-сохнущей» в их при­емных, подобно Клиту второй сатиры, который «Спины своей не жалел, кланяясь и мухамКоим доступ дозволен к временщичьим ухам» (т. Обличая духовенство, дворян, купечество, Кантемир резко нападал в своих сатирах и на все разраставшийся и усиливав­шийся бюрократический аппарат, орудие и послушных слуг само­державия XVIII в.— чиновничество; судей, заботящихся только о своей наживе; «друзей ябеды» — разжиревших на взятках и неправосудии.«брюхатых дьяков»; их подчиненных — подьячих, высохших от зависти, что им «не удается драть так, как другому».

Краткое Содержание Обломов

Афористически исчерпывающую, уничтожающую характеристику подьячих дает Кантемир в следующем лапидарном двустишии, звучащем почти как формула: «Кастор любит лошадей, а брат его ратиПодьячий же силится и с голого драти». Здесь Кантемир начинает ту обличительно-сатирическую тему, которая два-три десятилетия спустя так резко зазвучит под пером Сумарокова. Как видим, Кантемир сатирически изобличает всю социально-общественную послепетровскую действительность сверху донизу. Касается Кантемир в своих сатирах и народа, крестьянства. Однако именно здесь-то больше всего проявляется дворянская ограниченность его творчества. Один из самых первых идеологов просвещенного дворянства, представитель «той новой обществен­ной группы, которая явилась плодом пегровской реформы и ко­торой суждено было расти и подниматься вверх» (Плеханов), Кантемир и тут развивает самые передовые для своего времени идеи: он энергично ополчается против злоупотреблений крепост­ным правом, требует от господина гуманного обращения со своими крепостными. Вопрошая во второй сатире, какими личными за­слугами перед государством может похвалиться претендующий па первые в нем места «злонравный дворянин», Кантемир ставит вопрос и о том, облегчил ли он «тяжкие подати народа».

Через некоторое время он негодующе стыдит его за «зверское» обра­щение с крепостным слугой: «.каменный душоюБьешь холопа до крови, что махнул рукою Вместо правой левою (зверям лишь прилична Жадность крови; плоть в слуге твоей однолична)». Приводя эти строки в своей статье о Кантемире, Белин­ский имел полное право сказать, что они «могут служить торже­ственным и неопровержимым доказательством, что наша лите­ратура, даже в самом начале ее, была провозвестницею для общества всех благородных чувств, всех высоких понятий».

Напомним, что идею о равенстве, по природе своей, бояр и крестьян также уже развивал передовой идеолог Дворян­ства XVI. Иван Пересветов.

Но вместе с тем Кантемир отнюдь не посягает на самый ин­ститут крепостничества. Народ является Кантемиру или в аспекте грубости, дикости, безобразия (см., например, описание поголов­ного пьянства во время церковного праздника в пятой сатире), или в образе несправедливо недовольного своим положением кре­постного крестьянина.

Крестьянин, горько жалуясь на свою кре­постную долю, мечтает о солдатской жизни. Но стоило тому же крестьянину попасть в солдаты — и он с огорчением вспоминает о своем крепостном быте, рисуемом им теперь в самых идилли­ческих тонах: «Щей горшок, да сам большой, хозяин я дома». Несомненный, подсказанный самой жизнью факт закон­ного недовольства крепостных крестьян своим состоянием дается здесь Кантемиром в качестве всего лишь одной из иллюстраций выдвигаемого им положения о том, что вообще всякому человеку свойственно быть недовольным тем, что он имеет. В этом, несом­ненно, сказывается не только и даже не столько рационалистиче­ская абстрактность мышления классицизма, сколько классовый характер идеологии Кантемира. Набрасывает Кантемир в своих сатирах и положительные об­разы государственных деятелей. Так, например, во второй сатире он исчисляет свойства, которым должен отвечать «чин воеводы»: от воеводы требуется хитрый и проницательный ум, изощренный наукой, бескорыстие, неусыпные заботы о солдатах; он должен быть «отцом невинного народа». В ореоле высокой гражданской доблести выступает перед нами из сатир Кантемира облик самого сатирика (во второй сатире он олицетворен в образе «любителя добродетели» Филарета) — носителя наиболее передовых идей своего времени: долга перед отечеством, гуманности, просвеще­ния.

Однако в окружающем Кантемира дворянско-бюрократическом обществе он не находит ничего хоть сколько-нибудь отве­чающего этим идеалам. Невежественная, корыстная, хищническая феодально-крепостническая действительность смотрит на него со всех сторон сплошными звериными харями. Не удивительно, что взгляд его на окружающее от сатиры к сатире становится все безотраднее. Венцом этого безотрадного созерцания Кантемира является его пятая сатира под всеобъемлющим названием: «На человека».

По поводу первоначальной редакции этой сатиры сам Кантемир замечает, что в ней «автор тщится показать, что не только он (человек.— Д. Б.) глупее всех скотов, но еще злее всех зверей и дичее всякого урода, которого бы ум вымыслить мог». Но Кантемир отнюдь не человеконенавистник. Пафос его сатир — исправление людского «злонравия» путем его беспо­щадного обличения и осмеяния. В этом Кантемир усматривает свой гражданский, патриотический долг.

«Все, что я пишу,— за­являет сам он в предисловии к первоначальной редакции второй сатиры,— пишу по должности гражданина, отбивая все то, что согражданам моим вредно быть может». Самый процесс писания сатир Кантемир уподобляет необходимой и благотворной хирургической операции — пусканию крови больному: «Когда стихи пишу, мню, что кровь пущаю». Замечательно, что уже у Кантемира находим мы и ту знаме­нитую формулу — зримый смех сквозь невидимые миру слезы,— которою определил следом за Пушкиным существо своего юмора Гоголь. Кантемир замечает о себе: «Смеюсь в стихах, а в сердце о злонравных плачу».

Как и Гоголь, он подчеркивает огромное общественное значение сатирического смеха («Мы посмеяния больше всякого другого наказания боимся». Наконец, по­добно Гоголю, взявшему эпиграфом к «Ревизору» известную по­говорку: «На зеркало неча пенять, коли рожа крива», Кантемир в предисловии к своей первой сатире (первоначальная редакция) напоминает тому, кто пожелал бы его «хулить», «что дурной ли­цом николи зеркала не любит». Эти совпадения весьма знамена­тельны. Добролюбов в своей известной статье «Русская сатира в век Екатерины» писал: «Литература наша началась сатирою, продолжалась сатирою и до сих пор стоит на сатире». Насадитель русского классицизма Кантемир вместе с тем пер­вым в нашей послепетровской литературе, по меткому слову Белинского, «свел поэзию с жизнью», стал основоположником реально-обличительного, сатирического направления — первым и далеким предтечей Гоголя и «натуральной школы».